Николай Александрович Старинщиков
Очевидец
Никто, кроме нас
Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра.
Марк Твен, американский писатель.
Часть первая
Глава 1
Работать можно даже в такой дыре, как ООО «Мастерская по производству нестандартного оборудования». В течение четырех с лишним лет я прихожу сюда вечерами, включаю сварочный аппарат и работаю в полном одиночестве, поскольку днем я учусь в университете. Вечерами здесь никого, кроме сторожа. Здесь не донимают посторонними разговорами. И время летит здесь мухой: не успеешь приступить к работе, как пора возвращаться домой.
Выполнив свою обычную норму, я посмотрел на часы: шел двенадцатый час ночи. Потом сбросил с себя брезентовую робу, переоделся, распрощался со сторожем и заснеженной площадью пошел к центральным воротам. В советское время здесь размещались казармы, вместо мастерской был военный гараж. Однако наступили известные времена, воинскую часть сократили, и бывшие казармы передали городу. Вместо солдат здесь теперь размещается городок правоохранителей — районное управление внутренних дел, прокуратура и суд, а также коллегия адвокатов. И здесь же, в местном полку по охране общественного порядка, работают мои лучшие друзья — Козюлин Мишка и Петька Обухов. Мы дружим с детсадовских времен.
Когда подошла нам пора служить в армии, вдруг стало ясно, что судьба разводит нас по разным концам страны. Мы, естественно, не согласись с подобной постановкой вопроса: Мишка шел во внутренние войска, а мы с Петькой Обуховым — на границу.
Это было несправедливо. Мы явились к военному комиссару и запели про мужскую дружбу, которая идет едва не с пеленок.
Подполковник насупился, думая над проблемой. Думал он минут пять, после чего, вздохнув, решил удовлетворить нашу просьбу. Так мы оказались во внутренних войсках — в горах, похожих на степь, потому что горы маячили лишь на горизонте. Зато мы были вместе.
И так эти горы маячили перед нами все два года, пока нас не уволили на гражданку в званиях старших сержантов. Правда однажды меня ударило в плечо, когда мы наткнулись на засаду во время зачистки какой-то деревни, и Козюлин Мишка вытащил меня из-под обстрела.
После армейской службы наши пути, можно сказать, разошлись. Мишку с Петькой потянуло в ментуру, а потом Мишка женился. Короче говоря, из нас троих теперь только я один на гражданке. Остальные двое прохлаждаются в ментуре…
Шагая утоптанной тропинкой, между февральскими сугробами и милицейскими машинами, я вырулил к зданию штаба. На высоком бетонном крыльце маячили двое в форме. По ступеням спускались еще трое. Среди них оказался Мишка Козюлин. Обухов был здесь же.
Заметив товарищей, я остановился.
— Как оно? — спросил я, протягивая для приветствия руку.
Мишка пожал мне руку. Обычно мы подолгу разговариваем, однако на этот раз время его поджимало.
— До перекрестка подбрось, — попросил я.
— Без проблем, — ответил он.
Водитель сел за руль. Я скакнул следом за Мишкой, и авто двинулось в сторону улицы Жуковского. Благодаря подобной оказии я рассчитывал быстро добраться домой. Мне уже чудился стакан кефира и мягкая постель, однако водитель проскочил перекресток. Козюлин угадал мое настроение, и пояснил, что на обратном пути меня подкинут прямо до дома.
Голос у Мишки звучал уверенно. Остальные молчали.
Мы остановились возле кафе «Трактир у Дороги». Это была обычная забегаловка с ресторанными ценами. Питейное заведение работало сутками напролет, обслуживая проезжий люд и местных завсегдатаев — баб-одиночек, шпану без царя в голове и прочих озабоченных. Окна в трактире светились ярко. На площадке стояли машины разных марок, включая чей-то темный внедорожник.
Мы выбрались наружу и двинулись к заведению. Я тащился позади всех, ни о чем не думая. Я просто устал и хотел спать.
Внутри оказалось накурено. Шашлычный запах перемешался здесь с запахом водки, вина, прелых тел и дезодоранта.
Какой-то «кабан» спортивной наружности бултыхался в дальнем углу за столом, шумно разевая глотку. На вид ему было за тридцать, и я теперь каялся, что подсел к Мишке в машину, ибо шел бы теперь домой, вдыхая спокойный ночной воздух. Если о чем и надо было мне думать, так это о защите дипломной работы. Мне уже чудилась адвокатская практика. Другие виды юридической деятельности, казалось, были созданы не для меня, потому что остальное было слишком знакомо и осязаемо. Армейские будни до сих пор наплывали кошмаром, и становилось не по себе.
Козюлин смотрел в сторону Кабана. Лицо напряглось и застыло. Казалось, Мишка готов был прыгнуть ему навстречу и тут же сцепиться.
Кабан бойко жестикулировал. Потом вдруг замолчал и посмотрел в нашу сторону. Овальное лицо, внушительный нос. Подобные носы бывают у спортсменов и горных жителей.
Через зал к нам торопился невысокий гражданин с дугообразными бровями и в черном костюме. Из нагрудного кармана у него торчал краешек носового платка. Вероятно, это был местный распорядитель.
— Моя фамилия Петросян, — представился он. — Полюбуйтесь на него! — говорил он, приближаясь. — Знать ничего не хочет, понимаешь…
— Да что вы говорите! — усмехнулся Мишка.
— Пристает ко всем. — Петросян перешел на шепот. — Говорят, это местный авторитет, но я-то здесь причем? У меня, между прочим, тоже есть авторитет — хозяин ресторана.
— А милиция, значит, должна… — проговорил Мишка.
— Уберите его отсюда! — воскликнул армянин. — Он же орет!
— В таком случае пишите заявление, — решил Мишка. — Будете писать?
Петросян моментально расстроился. На секунду он замолчал, сморщил лицо, потом стал верещать по-птичьи, без перерыва:
— Какое заявление, понимаешь. Он же порядок нарушает… Заявление? Слющай… При чем здесь эта бумажка?! Завтра начальник придет и напишет. Хоть десять бумажек напишет тебе!.. Обязательно…
— Мне нужно одну, — хмурился Мишка.
Трактирная клиентура, расправив уши, с любопытством наблюдала за развитием событий, предвкушая бесплатный спектакль. В углу тем временем вновь обозначилось шевеление. Кабан дернулся кверху, распрямился и пошел в нашу сторону, задевая столы. Гремела посуда, звенели вилки.
— Вам не меня ли?! — громко спрашивал он. — Меня?! Так вот он я весь… А ты, армянская душа, пока отдыхай…
Он раскинул руки, и очередная стекляшка сорвалась на пол. Народ лихорадочно улыбался, блестя глазами в нашу сторону. Я инстинктивно поджался.
— Не надо меня держать! — Кабан отмахнулся от чьей-то предостерегающей ладони и встал рядом с нами.
В нем оказалось за метр девяносто, поскольку при моих ста восьмидесяти я смотрел на него снизу вверх. Кабанье копыто неожиданно поднялось и уперлось Мишке в грудь — туда, где билось беспокойное сердце. Затем копыто стало напирать,
